Где на трассе м2 стоят плечевые. Плечевой пояс: почему нельзя сочувствовать российским дальнобойщикам
Паленая алкоголизация
Дороги — кровеносная система любой страны, и многие российские дальнобойщики не гнушаются прогонять через нее контрафакт и другие незаконные грузы, включая поддельную алкогольную продукцию и наркотики.
В Союзе производителей алкогольной продукции считают, что доля суррогатного алкоголя на прилавках магазинов достигает 50%. Значительная часть этого спиртного перевозится дальнобойщиками по подложным документам, о чем они прекрасно осведомлены.
Причина популярности большегрузов при реализации контрабандистских схем понятна. На федеральных трассах нет такого усиленного контроля, как на погрузочных станциях РЖД, а из-за большого количества грузовиков у правоохранительных органов просто не хватает людей и ресурсов проверить всех (как именно они проверяют фуры, расскажем далее). Водители фур перевозят товары с поддельными акцизами на миллиарды рублей, не сильно рефлексируя из-за массовых смертей своих же соотечественников от некачественных спиртных напитков.
Дальнобойщиков с гектолитрами паленого виски, водки и другого крепкого алкоголя ловят так часто, что ленты региональных новостей просто пестрят соответствующими заголовками. Тяжелые наркотики перевозятся в не менее впечатляющих объемах.
В Новой Москве задержали 10 фур с контрафактным алкоголем. Полицейскими обнаружено и изъято свыше 200 тысяч бутылок суррогатного алкоголя, емкостью 0,5 и 0,7 литра. >>>
Фура, перевозившая 22 тысячи бутылок контрафактной водки, задержана на Дону. Инспекторы остановили грузовик DAF на 856-м километре федеральной трассы М-4 «Дон». >>>
Камышинская полиция нашла 20 тонн контрафактной водки в фуре с детским питанием. Как установили специалисты, акцизные марки на бутылках оказались поддельными. >>>
Дальнобойщик ввез в Россию через Челябинскую область 60 кг героина из Киргизии. Водителя большегруза признали виновным в контрабанде наркотиков и приговорили к 19 годам колонии. Подсудимый признал свою вину частично, заявив, что о тайниках с героином якобы не знал. >>>
В Новосибирске задержаны двое дальнобойщиков - около 80 кг героина и 27,5 кг гашиша они провозили в скрытых полостях под кузовом КамАЗа. По документам, наркокурьеры-дальнобойщики приехали в Новосибирскую область для продажи винограда. >>>
Убийцы легковушек
Водители больших грузовиков не могут похвастаться дисциплиной и соблюдением правил на дороге. Любой российский автолюбитель от Камчатки и до Калининграда может рассказать о десятках аварийных ситуаций в исполнении водителей грузовиков, которые могли закончиться печально или привели к трагичному исходу для других участников движения.
По данным ГИБДД, за последние три года количество ДТП с участием большегрузов выросло на 17,7 % . За 2014 год из-за нарушений ПДД, которые допустили водители грузового транспорта, произошло 10 256 происшествий. В результате мы имеем дело с цифрами, которые больше похожи на новости из Сирии - более двух тысяч погибших и 12 тысяч раненых водителей и пассажиров.
Из-за превосходящего количества легковых автомобилей на трассах, статистика происшествий с грузовиками теряется в общей массе и не привлекает должного внимания. Но из-за несопоставимых габаритов ДТП, где фигурирует большегруз, практически всегда заканчиваются гибелью пассажиров легкового транспорта.
Кроме безрассудного лихачества, водители большегрузов частенько засыпают за рулем, таранят своими фурами легковые машины, сбивают людей на обочинах и пешеходных переходах. Хронические проблемы дальнобойщиков - плохое здоровье, бесконтрольное употребление стимуляторов, чрезмерная усталость из-за длинных рейсов, наплевательское отношение к безопасности и жизни окружающих. Но почему-то невыносимые условия труда, которые угрожают их собственной жизни и здоровью окружающих участников движения, не вынуждают водителей большегрузов организовать акцию протеста.
Все вышеперечисленные проблемы попытались радикально решить в 2013 году, обязав всех водителей большегрузов установить тахографы (устройства, которые регистрируют время работы и отдыха водителей). По данным Госавтоинспекции МВД России, в 2014 году было составлено более 170 тысяч протоколов за отсутствие или некорректное использование тахографов.
По данным компании Daimler, 90% аварий с грузовиками происходят по вине водителей, а в 12% аварий ту или иную роль играет усталость дальнобойщика. За 2014 год водители грузовых автомобилей 2 910 077 раз нарушали правила дорожного движения, из них 19 368 вообще не имели право управлять транспортными средствами подобного типа.
Видеорегистратор снял, как грузовик раздавил пенсионерку в Казани. >>>
Страшное ДТП устроил дальнобойщик на трассе «М-51» под Новосибирском, убив троих рабочих. >>>
В Краснодарском крае заснувший за рулем MAN водитель протаранил два легковых автомобиля, в результате чего погибли три человека. >>>
Пьяный дальнобойщик протащил по дороге и повредил пять припаркованных автомобилей в Красноярске. Объяснить свои действия водитель не смог - открыв дверь кабины, он упал на землю и еще длительное время не смог прийти в себя. >>>
Страшное ДТП в Татарстане - на трассе М-7 фура, ехавшая по мосту, сорвалась с 30-метровой высоты в реку Вятку. В результате аварии мужчина погиб на месте. >>>
На трассе М-10 под Тверью фура въехала в толпу бастующих дальнобойщиков, один погибший. >>>
Видеорегистратор снял, как грузовик раздавил пенсионерку в Казани. >>>
Страшное ДТП устроил дальнобойщик на трассе «М-51» под Новосибирском, убив троих рабочих. >>>
В Краснодарском крае заснувший за рулем MAN водитель протаранил два легковых автомобиля, в результате чего погибли три человека. >>>
Пьяный дальнобойщик протащил по дороге и повредил пять припаркованных автомобилей в Красноярске. Объяснить свои действия водитель не смог - открыв дверь кабины, он упал на землю и еще длительное время не смог прийти в себя. >>>
Страшное ДТП в Татарстане - на трассе М-7 фура, ехавшая по мосту, сорвалась с 30-метровой высоты в реку Вятку. В результате аварии мужчина погиб на месте. >>>
На трассе М-10 под Тверью фура въехала в толпу бастующих дальнобойщиков, один погибший. >>>
В “братстве дальнобойщиков” существует своеобразный кодекс чести. Как показывают результаты опроса, поддержка и взаимовыручка - далеко не пустые слова для водителей фур.
Больше груз - больше взятки
Дальнобойщик в рейсе - легкая добыча для недобросовестных сотрудников дорожного надзора. Поскольку техническое состояние многих большегрузных автомобилей оставляет желать лучшего, придраться инспектору всегда есть к чему. Ситуацию усугубляют постоянные осевые перегрузы и нарушения скоростных режимов, которыми зачастую грешат водители грузовиков.
Водители фур не скрывают, что решают свои проблемы на трассе исключительно “на месте”, предпочитая дать должностному лицу взятку, чем составлять протокол и делать все по закону. Так работала и продолжает работать система, которая всех, видимо, устраивает, в отличие от новых сборов с дальнобойщиков. К регулярным поборам на дорогах водители фур относятся весьма смиренно.
В соответствии федеральным законодательством, штраф водителю за перегруз достигает 10 тысяч рублей (при перегрузе более 50%), а для юрлиц - от 350 до 400 тысяч. Пункты весового контроля сегодня считаются главным кошмаром дальнобойщиков. Миновать такой пункт без взятки практически нереально. По новому закону, вступившему в силу в 2015 году, протокол и постановление выносятся на месте выявления нарушения - на пункте весового контроля инспектором автодорожного надзора. Раньше протоколы оформляли сотрудники ГИБДД, а дорожный надзор лишь выявлял факты перегруза.
Взятка по схеме "дальнобойщик - гаишник" остается грустным символом грузоперевозок, несмотря на растущее количество уголовных дел по обвинениям в коррупции.
Чужая колея
Специфика работы дальнобойщика предполагает постоянный поиск обходных путей, чтобы миновать пункты весового контроля, поскольку большинство фур позволяют проходить трассу с заведомым перегрузом (до 20-25 тонн на автомобиль).
Это приводит к досрочному износу и разрушению дорожного полотна, аварийным ситуациям на дорогах и незаконному обогащению правоохранителей, получающих взятки за молчаливое согласие с происходящим.
Более 40% грузового транспорта (почти каждая вторая фура) движется по дорогам России с нарушением весогабаритных параметров. По данным Росавтодора, это выше среднеевропейского уровня аж в восемь раз.
Как показывает практика, основными причинами ДТП с участием большегрузной техники становится именно перегруз (особенно если масса прицепа больше массы основного большегруза). Технически неисправные автомобили с большой массой представляют на дороге гораздо большую угрозу, чем другие виды транспорта.
Дальнобойщик зарабатывает на перегрузах и высокой скорости движения. Они охотно делятся со своими коллегами практикой нарушения правил перевозки грузов для обеспечения прибыли.
“По 700, по 1000 километров, когда часов 30 без сна еду. Если по-честному, то ездить бы по 8 часов в день и возить по 20 тонн, а не по 40 и чтоб труд мой ценился справедливо, но это где-то в другом мире возможно, не у нас. Так что и дальше будем возить перегрузы и режим сна и отдыха не соблюдать. Соответственно, и коррупция будет процветать из-за этого.” >>>
"Если работать «по чистому» - то не заработаешь. Бывает, по 15 часов за рулем. Пока здоровье позволяет, 4 часа поспишь, и вперед. Я учитываю стандартную расценку 12 евроцентов за километр и составляю себе график работы. Простои на границе, погрузка, разгрузка не оплачиваются. Поэтому приходится наверстывать упущенный заработок тем, что за сутки проходишь 1200 — 1400 километров". >>>
Чтобы снизить сумму штрафа за перегруз, дальнобойщики часто подделывают товарно-транспортные накладные. На стоянках для большегрузов работают компании, за умеренную плату печатающие документы, лицензии и разрешения на перевозимый товар.
Плечевая эпидемия
Многие дальнобойщики месяцами не бывают дома, что приводит к переоценке жизненных ценностей и - как следствие - проблемам с мужским здоровьем. Вместо мужественного образа трудоголика-"добытчика" для своих родных (или сериального хохмача), в народе за последние годы сложился принципиально иной образ дальнобойщика, который планомерно разрушает идеалы семьи, заводит любовницу (лучше несколько - по всему маршруту следования), умножая проституцию и количество венерических заболеваний в окрестностях федеральных трасс (достойные исключения есть, но их мало).
Хроники семейной жизни дальнобойщиков с одного из женских форумов ужасают.
Степень морального разложения водителей большегрузов можно оценить по заголовкам новостей.
В притоне для водителей-дальнобойщиков в качестве проститутки держали двухлетнюю девочку. Маленькая Рита, похищенная в Новороссийске, оказалась в борделе для водителей-дальнобойщиков, где девочку неоднократно насиловали. >>>
«Живой товар» задержали на границе с Литвой. В фуре пограничники нашли молодую проститутку из Калининградской области, которою водитель спрятал в багажном отделении. >>>
Водитель умер во время секса с проституткой в одном из придорожных мотелей для дальнобойщиков. >>>
Сами дальнобойщики радостно шутят на форумах, что "плечевые" (проститутки, работающие на трассах) - самые верные коллеги и попутчики на дороге. Большинство водителей фур не смущает, что среди "придорожных" жриц любви около 30-40% инфицировано смертельно опасными заболеваниями - гепатитами или ВИЧ.
После очередного рейса эти люди возвращаются к женам, которые ждут их месяцами, и помимо денег, о которых они так часто говорят в последнее время, приносят домой смертельно опасные инфекции. Но когда дальнобойщики рассуждают о прибыли и заработке, аргумент про семью (довольную жену, сытых детей) приходится как нельзя кстати.
Я познакомился с Ксюшей ночью под Рязанью, на московской трассе. Сидел в придорожном кафе, пил чай, общался с престарелой продавщицей, тосковал. Надо было раскладывать надоевшую палатку и спать в жутком холоде. На улице ветер и сырость.Она зашла, скинула куцую лакированную курточку и сложилась пополам от кашля. Отдала долг продавщице, показала ей полиэтиленовую скатерть, которую только что получила в подарок от дальнобойщика. Покрутили эту ерунду в руках и приспособили накрывать булочки, чтобы не зачерствели.
Во мужики, а! Вместо бриллиантов полиэтиленовые скатерти дарят, - шутя, говорит продавщица и косится на меня.
- На хрен мне бриллианты, я сама как бриллиант. Тёть Тамара, налей чаю.
Взяла свою личную, большущую кружку, села за столик и принялась искать сигареты.
Я протянул ей пачку.
А это журналист, - говорит с гордостью тётя Тамара. - Из Киева путешествует.
- Журналист, говоришь? - косится на меня Ксюша, - Журналист... Я б тебе, журналист, столько историй рассказала...
- Ну, так расскажи, - я пересел за ее столик. - У меня времени много.
Ей тридцать пять, она проститутка. Ее услуги стоят 300, 400 или 500 рублей в зависимости от сложности. Сама родом из Казахстана, хотя родных мест не помнит. Наполовину украинка, наполовину казашка - это то, что знает о родителях. Росла в детском доме. Первый срок получила за угон мопеда, сидела в детской колонии.
Не бухает и не колется. С гордостью показывает чистые вены.
Сама сохранилась вполне, фигура есть, только худая, на лице скулы режутся.
- Это я после родов похудела. Мальчика этой весной родила. Не выжил... Я, беременная, до последнего на трассе стояла, всю зиму. Мож, поэтому...
Последний срок - десять лет - Ксюша отсидела за убийство. Топором буквально четвертовала своего сожителя, тридцать пять ран.
Избил он меня, а потом ножницами в шею два раза, видишь шрам?... - запрокидывает голову, - Соседку позвал, кричит, что я споткнулась, порезалась, скорую... Меня зашили, я там неделю валялась. Сестра его приходила, просила не сажать его. Да не собиралась я его садить... Потом смотрела телевизор, - там в коридоре телевизор, и что-то перемкнуло. Перемкнуло что-то. Не долечившись, сбежала из больницы и сожителя порешила.
Я, как из тюрьмы-то вышла, на год в загул пошла. Десять лет без мужика, вот подумай. А? Потом пошла на работу устраиваться, спрашивают - почему сразу после освобождения не пришла? - Гуляла, говорю! А что? Десять лет, сами бы попробовали...
У меня от клиентов отбою нет. Один из Германии два раза приезжал, - показывает телефон с безымянными номерами, - Всё клиенты. Телефон новый, за пять тысяч взяла. Мой прошлый дальнобойщик спер, скотина. Посадил в кафе, говорит, жди, закажи там чего, я сейчас, а сам смылся. Сволочь, сумочку увез, деньги, телефон... Ничо, я его еще встречу. Встречу - не то что колеса проколю... Друзей попрошу - они его... Они бомжи, но за меня горой... Говорят - "Ксюха, мы за тебя..."
И кашляет, и кашляет.
Я без сутенеров работаю. Буду я этих сопляков кормить... Прикинь, щас сутенеры - 19-20 лет, малолетки. Это они меня, тетку, кормить должны... Меня и били тут уже. А я не боюсь, ниче не боюсь. Говорю им - "Ну, прибьете, тут на мое место другая завтра станет". Там за мостом толпа целая девчонок работает. Тоже сами на себя. А жалеть меня не надо. У всех жизнь трудная. У тебя вот, что ли, она легкая? Мне клиенты сразу на жизнь жалуются, а потом уже... У всех она трудная. У всех.
Говорит, говорит, подбородок в руку уперла, глаза закрываются.
Ты б, Ксюша, приютила человека, а? - встревает тетя Тамара, - че ему в палатку, это ж не по-людски.
- На дачку, что ли? - встрепенулась Ксюша, - Только у меня там света нету. И отопления нету. Зато одеяло новое, пуховое. Чистое, ты не подумай. У меня тут дачка, я ее выкупила за семь тысяч. Зимой там жила, пол ото льда скользкий был.
- Да неудобно как-то...
- Не, поглядь, тёть Тамар! Бродяга, а какой стеснительный... Только ты того, пожрать купишь?... Немного.
Пожрать купили и пошли.
Идти - по посадке какой-то, мимо свалки, и правда метров сто пятьдесят.
Темный крохотный домик, двор с бурьяном и яблонями, кривая калитка.
- Вот поглядь, порожек, доски новенькие, сама прибивала.
Ксюша стала какой-то стеснительной и суетливой.
- Вот диванчик, нормальный, одеяло чистое, гусиное. Пододеяльника только нет. Да ты не волнуйся, я сюда никого не вожу, ты первый. Тут чисто. Доски на потолке видишь? Это мне друзья делали, я попросила. Они бомжи, но хорошие ребята. А это мишка - глянь, мишка, он стихи рассказывает.
Берет с кровати плюшевого мишку, жмет его, и тот начинает декламировать про елки, шишки, ягодки и мед.
- Это мой друг. Мне его дальнобойщик подарил.
К этому моменту у меня уже ком в горле стоял. Особенно когда мишка этот, единственное существо, с которым она просто спит, в темном холодном доме начал свои детские стишки добрым металлическим голосом рассказывать.
А подушки-то нет! И матраца нет... Как же я тебя положу без матраца-то... - Не, ты тут сиди, кури, а я за матрацем. Я раньше тут рядом жила, снимала домик, пока этот не выкупила.
И выскочила. Я взял сигареты, положил в карман нож и вышел за пристроечку. Ну, вот подумайте - проститутка с шоссе ведет вас через темную посадку в какой-то дом, где никто никого искать не будет. Стремно? Есть чуток. Потом она убегает, а вернется сама или с компанией - Бог знает. Потому нож в кармане, и стою за углом.
Нет, вернулась сама.
Волокет огромный матрац вскатку, пытается с ним на плече закрыть калитку.
И кашляет, кашляет.
В доме света нет, при фонарике ее лицо кажется зеленоватым.
- Диван у меня один, сам видишь. Раздевайся. Приставать начнешь - локтем стукну.
Ксюшенька, дурочка, ну каким локтем? Тебя же от ветра качает. Я раздеваться не стал, на всякий случай. Нож под диван тайком положил. Она разделась, запрыгнула под одеяло, тихо дрожит.
Холодно.
- Обнять может?
- Обними. Нет, телефон мой подай, я тебе песню поставлю. Про меня. Группу "Воровайки" знаешь, нет?... Вот слушай.
"Не воровка... не шалава... слова такого она раньше не знала..."
Ксюша накрылась одеялом с головой, шуршит в темноте обертками от конфеток.
Ты чего, с конфетой во рту засыпаешь? Зубам хана будет.
- Детдомовская привычка, - хихикает совсем по-детски, - "Рачки" люблю. А ты не любишь? Нас в детдоме заставляли спать под одеялом с головой. Кто высовывался, того линейкой. Слушай, ты только завтра с моими последними рублями не уходи, у меня 500, сегодня заработала. Последние 500 заберешь - найду... Друзьям скажу. И я того, кашлять во сне буду сильно, извини.
Так и заснули.
Проснулся рано.
Она спала, прижав к себе мою руку вместо мишки.
Я умылся - кран от поливочной трубы в углу огорода, как только морозы начинаются, его перекрывают. Заварил ей чаю на моей печке. Растер спину спиртом - какой-то дальнобойщик подарил целую бутылку, осталось не больше трети. Она завернулась в одеяло.
Ты извини, что не провожу, - прогудела Ксюша простуженным голосом, - ты на звук машин иди, ни о чем не думай, ваще.
Я вышел в прихожую, проверил вещи, заглянул в кошелек, пересчитал.
Положил ей на тумбочку денег.
Не много и не мало, как за гостиницу.
И ушел.
© Дмитрий Резниченко "Дневник автостопщика"
В боковое зеркало мне хорошо видно, как идущий следом «уазик»
старается вырваться вперед. «Давай, давай», – притормаживаю я,
краем зрения следя за выскочившей из-за кузова машиной.
Парень за рулем молоденький, видно, только что с водительских
курсов и, увлекшись обгоном, совсем не видит летящий навстречу
«москвич». Наконец-то увидел! Слава богу! Подбрасываю газку, чтобы
ретивый водила поскорее встал в ряд. Не уверен, как говорится,
не обгоняй! На спидометре – 70! Однако тот и не собирается отставать,
а, упрямо отжимая меня к обочине, надеется проскочить вперед.
Сигналит. Нашел время в догонялки играть, мать его... Сбрасываю
скорость, резко притормаживаю и, чуть не поддав бампером «уазику»
в зад, останавливаю машину. Слева на полном ходу проносится встречный
«москвич». В миг побледневший водитель оторопело косится на мой
груженый железобетоном «КамАЗ». Молитесь, ребята, что накануне
поездки тормоза с механиком отрегулировал! Вернетесь домой, поставьте
в церкви свечку. А вообще представить страшно, чем могло закончиться
это лихачество... Хотя чего я переживаю из-за этого Шумахера:
у него своя голова на плечах. Пока.
Легонько воткнув первую передачу, трогаю тяжелую машину. Торопиться
некуда. В Верхнереченск приеду под утро. Высплюсь, как сурок,
разгружусь и сразу же назад.
Домой мне в этот раз надо поспеть, как никогда, вовремя. На свадьбу.
Не свою, конечно, к другану. Самого-то меня, как старшая сестра
говорит, до пенсии не проженишь. До пенсии, не до пенсии, загадывать
не будем, а до двадцати пяти лет дожил, несмотря на то, что все
мои приятели, с кем до армии на танцульки бегал, давно переженились,
а некоторые даже развестись успели, по второму кругу пошли.
В выходные Серегу поженю и останусь один-одинешенек. По кружке
пива после бани не с кем будет выпить – все семейные... Но так
просто я своего закадычного дружка не отдам! Оторвусь на Серегиной
свадьбе по полной программе. Второй месяц в застольных мероприятиях
не участвую – все из-за работы: командировка за командировкой,
а за рулем не очень-то расслабишься.
Сказать честно, невесту себе Серега подобрал не ахти какую, я
бы на такую не позарился. Да и сам он, может, на ней не женился
бы, если бы отношения у них с Тамарой не слишком далеко зашли.
На шестом месяце она.
А вот подруга у нее как раз под мой рост. Викторией зовут. Викой,
значит. Когда ходили в загс подавать заявление, всю дорогу культурную
из себя строила. Так и расшаркивалась, так и заискивала перед
невестой: ах, Тамара, ах, подружка моя единственная, ты только
не нервничай, пожалуйста, не переживай! Словно в женской консультации
работает, а не на фабрике технических тканей. Одета, конечно,
не придерешься, все при всем: джинсовые брючки, яркая блузка «ам
натюр», прямо на голое тело, значит. Волосы – как солома, крашеные,
конечно. На ресницах килограмм туши. Издали вроде бы и ничего
выглядит, а вблизи присмотришься, как-то не по себе делается:
не лицо, а маска. Но это еще цветочки. Посмотрел бы кто, как она
«Столичные» поглощает: сигарету за сигаретой, как мужик. Сунет
в свой накрашенный ротик: и гоняет, и мусолит, словно ириску,
даже говорит с сигаретой, только дым время от времени носом выпускает.
Молодая, а ранняя.
«Томочка! Сереженька! Ай-яяй…» – так и воркует возле молодых,
так и заливается соловьем, вот, мол, какая я добренькая, какая
хорошенькая. И все смеется, улыбается, зубки свои остренькие демонстрирует.
И глазенками своими хлюпает в мою сторону: не видишь, что ли?
– для тебя стараюсь.
После загса мы, помнится, всей компанией в ресторан двинули. Выпили,
как полагается. Мы с Серегой, естественно, водочки, девчонкам
бутылку шампанского заказали. Тут она совсем как лиса передо мной
заходила, и закусочку-то мне подкладывает, и сигарету раскуривает,
досадно стало, что я на нее ноль внимания. А мне что? Мне все
равно, могу ведь и «от винта дать». Я таких «образцово-показательных
скромниц» сразу чувствую. Нашла мальчика! Так весь в комплиментах
и растаю, лоб в словах любви расшибу, жди больше... Тоже гордость
имею. Да и с ночи я. Двое суток в дороге болтался, не до веселья.
Провожать ее, правда, пришлось все равно. Раз в кавалеры набился,
никуда не денешься. Короче, оказались мы возле ее дома. Постояли.
Покурили да и спать разбежались.
Ладно, думаю про себя, иди, спи, если такую скромницу из себя
строишь. На свадьбе все равно никуда не денешься. Не таких обламывал.
Посимпатичнее. Мне ведь в сентиментальности вдаваться некогда.
Одна забава каждый день: крути баранку. И бензином от меня попахивает
– никакой одеколон не берет. Да и восемь лет за рулем тоже о чем-то
говорят…
Я ведь как после автошколы сел на «газончик», так до самой армии
не слезал. Еле дышала «старушка», а три года пробегала, как миленькая.
Во время службы на легковушку пришлось пересесть, заместителя
командира части возил, подполковника Тарасова. Простой был мужик,
компанейский. Выпить любил. Уговаривал сверхсрочником остаться.
С квартирой обещал помочь. Да, видно, не уговорил.
После демобилизации я на рейсовый автобус подался, на «ЛИАЗ».
Молодой был, самоутвердиться хотелось. А как разобрался, что к
чему, в грузовой парк перешел. Надоело по городу, как заведенному,
кружиться. Так на «КамАЗе» оказался. Хорошая машина, сильная.
Знакомые ребята из таксопарка на «волжанку» зовут пересесть. Заманчиво,
конечно, но не для меня: гоняй с утра до ночи по улицам, чтоб
рублей побольше нащелкать, а мне простор нужен, чтоб с мыслями
собраться.
Летишь себе по шоссе, а вокруг поля, как на картинке, березки,
сосенки и небо аж до самого горизонта. Красотища! Стихи писать
хочется. А с машинами, я, как с женщинами, ладить умею – и тем,
и другим, внимание требуется, ласка, забота. Ты с ними по-хорошему,
и они тем же отвечают. Я, чтобы в грязь лицом не ударить, джинсы
себе фирменные купил, пиджак импортный, туфли на каблуках. Хоть
и не уважаю я заграничные тряпки, но и без них нельзя. Не поймут!
Та же Вика с фабрики технических тканей носом заводит. Нашли свидетельницу!
Хотя, с другой стороны, лучше, наверное, и не бывает. Все они
на одно лицо, как куклы.
Помню, у сестры на свадьбе такая же была. Мариночка. Хлеб вилкой
поддевала и двумя пальчиками, оттопырив мизинчик, держала. Это
пока за стол садились, а когда выходить стали – молоком отпаивали
и «скорую» вызывали…
На дорожном указателе значится: «Поддыбье». Совсем как у нас в
районе. Наше Поддыбье, правда, намного поменьше. И Осиновцы тоже
есть, и Перелески, и Поречье. Все названия повторяются. Тысячу
километров отмотаешь – и вдруг промелькнет что-то знакомое, дорогое
сердцу, вроде этого Поддыбья.
А село и впрямь древнерусское. Избы – как из сказки, с резными
наличниками. На пригорке, чернея маковками обветшалых куполов,
старинная церковка выглядывает. Лет сто, наверное, стоит. Жаль,
недействующая, а то бы зашел и свечку поставил. Напротив – клуб,
сельмаг, столовая... Может, зайти перекусить?.. Хотя перекушу
еще где-нибудь до вечера.
Кончилось Поддыбье. Дорога пошла вниз. Надо притормозить, – неровен
час, выскочит какой-нибудь загулявший агроном... И в самом деле,
возле обочины кто-то стоит. Голосует. Да, вижу, вижу, не волнуйся…
Поднимая клубы пыли, выезжаю на обочину и останавливаюсь в двух
шагах от испуганно метнувшейся от машины девчонки.
– До Верхнереченска подвезете? – кричит она, пытаясь открыть дверку.
– Куда? – переспрашиваю я, прикидывая, во сколько обойдется это
удовольствие: как-никак четыреста километров.
– Тогда до Камнева…
До Камнева двести пятьдесят.
– Садись.
– Только я без денег, – не глядя на меня, произносит она. И волосы
ее безжалостно треплет ветер. – Довезете?
– Садись, довезу! – соглашаюсь, не понимая, чему это я так обрадовался.
Забросив вперед себя небольшую сумочку, девчонка проворно забирается
в кабину и, громко хлопнув дверкой, хотя могла бы и потише, внимательно
меня рассматривает.
Давай, давай, изучай! Может, узнаешь что-нибудь интересное, так
расскажешь. Хотя чего можно узнать по моей хлопчатобумажной рубашке
не первой свежести, армейским брюкам, пыльным кирзачам? Обычный
водила. Работяга. Красоваться не перед кем... Выгляжу старше своих
лет – так опять же есть причины: замотался в постоянных разъездах,
а побриться, причесаться некогда. И сам бы, милая, рад ополоснуться
ключевой водичкой, да только где этот ключ найти, если кругом
одна пыль да туман? Еще есть вопросы? Нет. Тогда посматривай себе,
ласковая, на дорогу, а на меня коситься не надо. И скажи спасибо
доброму дяде, что посадил…
– У тебя что, совсем ни копейки нет?
– Есть немного, – девчонка порывается достать из сумочки кошелек.
– Но до Верхнереченска все равно не хватит, и до Камнева тоже
не хватит…
Ну, скажите мне, пожалуйста, кто в дорогу без денег отправляется?
Да еще в такую даль? Ладно, я по щедрости души посадил. А кто
другой встретится – завезет в кусты, заглушит мотор и скажет:
«Давай, расплачивайся, голубушка! Или пешедралом иди!».
И тут меня осенило: да ведь ей этого и нужно! Разве порядочная
девчонка станет на попутку голосовать без денег?.. В гараже мужики
рассказывали о таких попутчицах. Сядет в кабину и ездит вместо
жены. Семьи нет, работать не хочется, а тут все занятие. Глядишь,
лето прокатается, не зная нужды, заботы, а к осени где-нибудь
в котельной осядет. Шоферы – народ добрый, накормят, напоят, приголубят.
Короче, не жизнь, а романтика. Зовет их наш брат плечевыми, потому
как они всю дорогу возле твоего плеча сидят.
Краем глаза кошусь на попутчицу: сидит, скромница, сумочку на
коленях держит, вся такая задумчивая из себя... Давай, давай,
прикидывайся, пока у меня руки заняты баранкой, на стоянке доберусь
до тебя – только держись!
– Познакомимся хоть, – развязно улыбаюсь я. – Семен.
– Маша, – она поворачивает ко мне свое лицо, и я удовлетворенно
замечаю, что плечевая мне попалась симпатичная. Лет девятнадцать,
не больше. Вынув сигареты, угощаю:
– Куришь?
– Рассказывай, – я чиркаю спичку, и на какое-то мгновение мне
не верится, что она плечевая: чистенькая слишком, и волосы гладкие,
схваченные хвостиком. И стройотрядовская курточка смущает! Хотя,
может быть, для отвода глаз надела? Вешает «лапшу» на уши, Маша
с Уралмаша! Сейчас и имен-то таких нет. Плечевая! Ей богу, плечевая.
Впереди показалось раскинувшееся вдоль дороги Рогожино. Знакомые
места. Крепкие бревенчатые пятистенки, кирпичное здание магазина,
школа, опять же церквушка. За Рогожиным дорога пошла лесом. Потянуло
прохладой и хвоей. Дыши – не надышишься. Догорающее малиновое
солнце путалось в ветвях огромных сосен, возвещая о приближении
сумерек. Встречных машин почти не было, и я пылил по середине
дороги на предельной скорости.
– Значит, тебе до Верхнереченска нужно? Считай, что ты там.
– Спасибо, – ответила попутчица и, помолчав, добавила: – Но потом
мне надо назад в Поддыбье вернуться. Вы, случайно, обратно не
поедете?
– Случайно поеду, – усмехнулся я. – Разгружусь – и назад. Да ты
не переживай, Маша, все будет, как в лучших домах Лондона и Парижа.
– А вы что, в Лондоне и Париже были?
– Пока не был. Поговорка у меня такая.
Если до этих слов я еще сомневался, плечевая она или нет, то,
узнав, что ей и обратно нужно вернуться, понял: точно плечевая!
«Хватит, девочка, из себя два себя строить!» – чуть не вырвалось
у меня, но я промолчал. Всему свое время.
Так мы и ехали. В ожидании. Не разговаривая и не пытаясь начать
никому не нужный разговор. Каждый думал о своем. О чем думал я,
догадаться не трудно. Маша, наверное, думала о том же. Так мне
представлялось.
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от подобных мыслей, я включил приемник.
По «Маяку» шли новости. За стеклом бежала дорога, по обеим сторонам
которой до самого горизонта раскинулось глинистое поле. Над полем
в ожидании дождя кружились черные воинствующие грачи. Они громко
кричали, словно перед концом света. А тут еще и по приемнику зазвучала
щемящая, наводящая грусть мелодия. Резкие порывы выбивались из
общего настроя, как бы отдаляясь и плавно возвращаясь обратно.
Мелодия задевала за что-то дорогое, глубинное, и, жадно вслушиваясь
в нее, я осатанело сжимал оплетенную цветной проволокой баранку.
Музыка смолкла, и Маша, неподвижно сидевшая рядом, вкрадчиво произнесла:
– Это Сибелиус… «Грустный вальс» Яна Сибелиуса.
– Сибелиус, – как бы стараясь запомнить незнакомую фамилию, переспросил
я, – не слышал такого.
– Очень известный финский композитор, – оживилась девушка и стала
рассказывать о нем.
Свет фар выхватывал мокрое от дождя шоссе, а Маша вдохновенно
раскрывала передо мной тайные прелести его музыки. Она говорила,
а я слушал и верил ей, ни разу не усомнившись в правдивости рассказанного.
И когда она, наконец, замолчала, не знал, что сказать.
По стеклу лениво ползали «дворники», и оно то покрывалось дождливой
изморосью, то становилось чистым. Я всматривался в ночную темноту
и напряженно вел машину. Маша дремала. Я видел, как клюет в дверцу
ее голова. Но тревожить ее не хотелось. И все же я негромко спросил:
– Скажи, пожалуйста, откуда ты все знаешь? Я тоже четверть века
на свете живу, а ничего подобного не слышал…
– Можно и сто лет растительной жизнью прожить и ничего не узнать!..
Только без музыки эта жизнь все равно будет неполноценной...
«Вон как, – подумал я. – Неполноценной... Значит, у Вики с фабрики
технических тканей, да и у меня самого жизнь растительная, неполноценная,
а у этой курносой девчонки – полноценная!.. А мы-то, наивные,
радуемся, что все от жизни берем... Выходит, зря радуемся! Неполноценная
наша жизнь!..».
Я вспомнил смолящую сигареты Викторию, и мне почему-то стало жалко
ее... Зря она, конечно, курит, лучше бы музыку слушала... И себя
сделалось жалко...
– Разве это знания, – продолжала Маша. – Вот наш зав кафедрой
по теории музыки Ибрагим Шалвович, действительно, много знает...
Целый день о музыке может говорить, а как Рахманинова играет!..
– Так ты еще и учишься!
– На третьем курсе музыкального училища, а что?
– Ничего!
«Вот тебе и плечевая, черт возьми!».
В провале между деревьями показались первые огни Камнева – небольшого
районного городка по пути к Верхнереченску. Встречные машины нещадно
слепили глаза, и всякий раз мне приходилось жаться к обочине.
Признаться по совести, я уже изнемог до такой степени, что будь
в машине один, давно бы свернул на обочину и завалился спать.
Но рядом щебетала Маша. И я держался, незаметно протирая глаза
ладонью.
Остановился я только возле пристанционной столовой, которая, если
верить расписанию, работала круглосуточно. Маша тревожно спросила:
– Где мы?
– В Камневе.
– А сколько сейчас времени?
– Половина двенадцатого. Пойдем, перекусим? – взяв девушку за
руку, я удивился какая у нее теплая ладонь.
– Пойдем, – податливо двинулась она.
В просторной, похожей на сарай, столовой пахло чем-то пригорелым.
Обслуживающий персонал отсутствовал, но по доносившимся с кухни
голосам было понятно, что живые люди здесь еще есть. Постояв возле
кассы и изучив краткое, из трех блюд, написанное от руки меню,
я заглянул в крайнюю дверь. Она заскрипела, и скучавшие у плиты
женщины испуганно вздрогнули.
– Здравствуйте, тетеньки! – произнес я, наблюдая, как постепенно
они приходят в себя. – Перекусить можно?
Несмотря на полночь, накормили нас отменно. Видно, не зря сюда
машинисты тепловозов между сменами заходят: горячий украинский
борщ, котлеты с гречневой кашей, кисель. Маша сидела напротив
меня, и я видел ее усталые серые глаза, спадающую на лоб челку.
Женщины с кухни стояли невдалеке и, как мне показалось, с нескрываемым
любопытством изучали нас. Краем уха я даже слышал, о чем они говорили:
– Чай, муж с женой…
– Кто их знает. Таперича рази разберешься... Вон моя племянница,
ешшо восемнадцати нет, а ужо с кавалером блондится…
– Надька, что ли? Ранняя девка…
– Вот и я говорю, материнское молоко на губах еще не обсохло…
– А эти, видно, нездешние…
– Нездешние.
Выйдя из столовой и удобно усевшись в кабине, я повернул ключ
зажигания, устало выжал сцепление, и мы помчались в темноту. На
свою попутчицу я не смотрел. Пользуясь этим, Маша закрыла глаза
и задремала. Но поспать ей не пришлось. «Тоже мне барыня, – думал
я. – Не на того напала».
– Хоть бы спела что-нибудь! – грубо сказал я.
Она удивленно вскинула глаза и, принимая мою просьбу за шутку,
закрыла снова.
– Спой, говорю! – повторил я. – Зря, что ли, в музыкалке учишься?!
А то меня что-то в сон клонит! Спой! По-хорошему прошу…
– А по-плохому что будет?
– Ничего. Сверну на обочину и завалюсь спать.
Она промолчала. И я подумал, что пора переходить от слов к делу.
Я ведь тоже не из чугуна отлит. Нашла дурака и едет. И тут произошло
чудо: подавшись всем телом вперед и глядя в промозглую холодную
даль, Маша запела, тихо-тихо, словно самой себе:
Внутри у меня словно что-то сжалось, и холодная нестерпимая тоска
по чему-то недосягаемому и дорогому переполнила грудь…
Маша пела. А я до боли в кистях сжимал баранку, словно боялся,
что машина оторвется от земли и воспарит в звездное небо.
Одна песня сменялась другой, но легче от этого не становилось.
Мне было не по себе. Никогда прежде со мной ничего такого не происходило.
Звездное притяжение продолжало действовать.
Так мы доехали до Верхнереченска.
Город спал. Ночные улицы тонули в запахах июльской зелени. Словно
неразгаданные клеточки кроссвордов, горели окна лестничных площадок
в однотипных блочных домах. В одном из них жила Маша.
– Сеня, а вы, правда, поедете сегодня обратно?
– Правда.
Я понял, что мы приземляемся…
– А меня с собой захватите?
– Обязательно.
– Тогда остановите, пожалуйста, возле этого дома.
Я остановил машину. Маша спрыгнула на землю:
– Во сколько вас ждать?
– В половине третьего…
Девушка исчезла, как сновидение.
Выжав сцепление, я как сумасшедший понесся по пустынной улице.
База комплектации железобетонных изделий находилась на окраине
города, и я, заглушив движок в стороне от ворот, завалился на
бок. Дорога изрядно утомила, и я спал, как говорится, без задних
ног, до тех пор, пока в кабину не постучали:
– Эй, товарищ! Проспишь все царство небесное! – грузная, как колода,
женщина средних лет усердно колотила в дверку.
– Что-нибудь случилось?
– Живой ли, думаю? Машина стоит, а водителя нет…
Я посмотрел на часы: половина второго! Не может быть!
– Тетенька, сколько времени на ваших золотых?
– Половина второго, дяденька!
Вот так поспал! Теперь надо срочно разгружаться и лететь за Машей!
Мысли о попутчице не покидали меня даже во сне.
На базу я влетел, таща за собой неимоверные клубы пыли. Казалось,
сама земля горит под колесами. Высмотрев, как лучше причалить
к козловому крану, я, играючи баранкой, помчался между штабелями
перемычек и перекрытий, прямо под болтающиеся на гаке стропы.
Крановщицы, как я и предполагал, конечно же, не было. Не появилась
она и после того, как я в течение трех минут упорно сигналил,
булгача вокруг всю округу.
«Вот ведь невезуха!» – проклинал я крановщицу. И, чтобы не терять
драгоценного времени, опрометью бросился с накладными в контору.
Там мне повезло. Исключительно все, от кого зависело подписание
бумаг, оказались на месте. Но крановщица не появлялась. Я носился
в ее поисках по всей базе, спрашивая каждого встречного, где она
может быть. Никто не знал. Рабочие пожимали плечами, и только
одна женщина высказала предположение, что Зина с обеда собиралась
задержаться, – внучку не с кем оставить. Ветрянка у нее…
Стрелка часов подвалила к половине третьего, и мне не оставалось
ничего другого, как только ехать на неразгруженной машине к поджидавшей
меня Маше. Однако строго стоящая на страже ворот вахтерша, как
я ни умолял, выпустить машину с железобетоном не соглашалась.
Пришлось идти к начальнику базы за разрешением. Я носился по лестницам
и коридорам, и мне, казалось, что я просто не выдержу такого ритма.
Само собой разумеется, что когда я подрулил к назначенному месту,
Маши не было. Не появилась она ни через десять, ни через пятнадцать
минут. И я подумал, что она просто обманула меня.
В половине шестого я катил домой.
Порожняя машина шла легко. И, по моим подсчетам получалось, что
под утро я должен стоять в гараже. Десять минут ходьбы до дома.
И… завтра меня ждут на свадьбе!..
Я надену фирменные джинсы, импортный пиджак, туфли и появлюсь,
как говорится, с корабля на бал…
Я уже отчетливо себе все это представлял, как внутри меня вдруг
зазвучала какая-то знакомая грустная мелодия… Ее плавно текущие
звуки и капризный, с изломом, неустойчивый ритм нарастали. Я стал
припоминать ее и, холодея от неожиданности, понял, что это и есть
«Грустный вальс» Сибелиуса, о котором рассказывала Маша... Я не
забыл его... Не забыл!
Озлобленно выжимая педаль газа до упора, я гнал машину на предельной
скорости. И дорога, зажатая с обеих сторон вымахавшими до самого
неба деревьями, расступалась под светом фар…
Машину занесло на повороте так, что она страшно заскрежетав тормозами, с визгом и грохотом слетела в кювет,едва не перевернувшись.
- Вот, сука, из-за нее чуть аварию не сделал! – кричал от испуга и неожиданности водитель иномарки, вцепившийся побелевшими пальцами в рулевое колесо.
- Да ты мандраж-то не гони, успокойся. Все хорошо, живы, и тачка цела, чего ерепенишься? - проговорил я с заднего сидения, сильно ударившись плечом о выступ.
- Не х…я ты даешь! Ничего!.. А если бы кранты? Из-за чего? Из-за какой-то шалавы! – кипятился Шурка, водитель машины.
- Да в чем дело, объясни толком, - не понял я. - Какой такой шалавы, ты чего? В поворот не вписался, Шурик, и ищешь виновника?
- В какой поворот. Она, сучка, прямо под колеса кинулась…
- Да где она?
- А я знаю. Может, лежит в кустах.
Мы с Шуркой выскочили из машины. Не дай Бог действительно сбили…
- А вот же она! – завопил Шурик и с размаху ударил по лицу какую-то девицу, едва стоящую на ногах, чуть позади машины.
Девица рухнула на землю.
- Ты чего, Сашка, перестань! Чего дерешься? – крикнул я, быстро подбегая к Шурику. – Еще, не дай, Бог со злости ногами начнешь пинать. Не терплю, когда бьют женщин, правы они или виноваты, мне все равно. «Нельзя их бить», - было моим правилом. Шурик действительно намеревался продолжить экзекуцию, подскочив к упавшей лицом вниз женщине. Я едва успел схватить его за руку.
- Перестань, говорю, а не то! - и я показал свой кулак. - Промеж глаз так засвечу, что очень больно будет!
Шурик отступил.
- Вот ведь, падла, чуть на тот свет не отправила, а умиляется, словно ничего не произошло!
- Да ладно тебе, сейчас разберемся.
Я подошел к женщине и дотронулся до плеча.
- Вставай, тебя никто не тронет, я обещаю.
Женщина продолжала лежать. Лишь редкое подергивание плечами, говорило за то, что она плачет или смеется. Может, психичка какая, или наркоманка, теперь много всяких развелось…
- Вставай, вставай, - я уже ухватил за край длинного плаща и стал приподнимать женщину. Не бойся, Шурик тебя больше не тронет. Правда, Шурик? – спросил у отошедшего постепенно шофера.
- Да ну ее… – опять грязно выругался Шурик.
- Вот, слышала? Все, простил, давай поднимайся.
Женщина, наконец, стала успокаиваться и приподняла голову. И тут я обомлел. Передо мной была девчонка, лет тринадцати-четырнадцати, совсем подросток, с еще пухленькими губками и красной струйкой крови на краю рта. Но детские серенькие глаза смотрели так тоскливо и зло, что мне стало не по себе.
- Шурик, да это же девчонка!
- Девчонка! Знаю я таких девчонок. ****ь придорожная, а не девчонка. Плечевая, небось.
- Не понял, кто? – переспросил я.
- Плечевая. Ну, ты даешь! Проституток так зовут, что у дальнобойщиков промышляют. После траханья засыпают на плече, так и едут всю дорогу – водила за рулем и девка на плече. Умора!
Шурик подошел поближе, взглянул на девицу и ошалело замигал глазами.
- Ты, ты, ты… – задохнулся от сказанных слов Шурка. - Да это Катюха, – еще не веря собственным глазам, залепетал Шурик.
- Ты, что знаешь ее? - еще больше Шурика, удивился я.
Шурик замолчал, не зная, что ответить. Минуту молчал, потом зло выкрикнул:
– Катюха, моя двоюродная сестра, дядьки Юры, дочка.
- Какого дядьки Юры? – не понял я.
- Да сына деда Степана. Дядька Юра в тюрьме сейчас, а это его дочка.
Я молча стал рассматривать девчонку. «А ведь красивая, и чем-то на деда Степана похожа», отметил я про себя.
- Как ты попала-то сюда, - придя в себя, завопил снова Шурик. - Что здесь делаешь на трассе? Я же тебя чуть не сбил! Зачем под колеса кинулась, дура?
Катюха молчала. Она вытерла платком лицо, встала, отряхнула длинный и грязный плащ, нашла зеркальце, и стала прихорашиваться, словно ничего такого и не произошло.
- Ты мне ответишь, или еще раз по морде схлопотать хочешь? –снова закричал Шурик, подбежав к девчонке сзади.
Я успел перехватить, занесенную Шуриком руку.
- Все, Шурик, все, баста. Не смей, понял? Иди, заводи машину, сейчас выезжать будем.
Шурка пошел к машине, обошел и сев за руль, стал заводить.
Катюша привела себя в порядок, и даже подвела толстенькие губы ярко-красной помадой.
Я усмехнулся про себя, наблюдая за этой женщиной-подростком. Профессия накладывает свой отпечаток – лицо должно быть привлекательным. Это первая заповедь любой проститутки, остальное вторично. «Ну, а ум на последнем месте», - любят пошутить сами жрицы любви.
Мне же показалось совсем противоестественным, что эта совсем еще молоденькая девчушка – стала профессионалкой продажной любви. «Видать, вторая Сонечка Мармеладова», - почему то пришло на ум это сравнение. «Господи, Россия, ты, Россия! Что ж так не бережешь своих дочерей, посылая их на большую дорогу торговать собой?» Но мои мысли прервал Шурик:
- Давайте, помогайте, мне одному не выехать на трассу.
Я подошел и, прилагая усилия, помог машине выехать на асфальт.
- Вот, порядок. Ну, что, ты с нами или работать останешься? - крикнул Шурик Катюхе, стоящей в сторонке и наблюдавшей за нашей возней.
- Не-е, домой хочу, – тихо едва слышно, проговорила она.
- Домой она хочет… – пробубнил Шурик. – Давай, садись, я к тетке Наташе отвезу. Пусть она тебя по заднице веником отходит, чтобы не болталась с кем ни попадя. Иди, садись, – скомандовал Шурик.
Катюша послушно подошла к машине:
- Куда садится–то?
- На переднее сиденье, где всегда ваши подруги сидят, – съязвил Шурик.
Катюша, ни слова не говоря, села на переднее сиденье. Я же со своей тяжелой и грузной фигурой полез снова на заднее сиденье.
- Ну, трогай, Шурик, только гляди в оба, а то еще раз на какую-нибудь наедешь, - пошутил было я.
- Тьфу, тьфу, к черту, – сплюнул Шурик через левое плечо и перекрестился. - Сохрани и убереги, Святой Николай Угодник. Он-то меня и спас сегодня, – проговорил Шурик, показывая на икону, прикрепленную на торпеде рядом с рулем.
- На Бога надейся, а сам не плошай, – ответил скорее по инерции, чем со смыслом я, решая в это время в уме непростую задачу: как помочь внучке, умершего деда Степана?
- Слушай, Катерина, расскажи, как ты до такой жизни дошла? - решил я взять быка за рога.
Известно, что девицы легкого поведения легко раскалываются, когда под наркозом выпивки или накурившись дури. От Катерины не пахло спиртным, значит – второе. Неадекватное поведение на трассе просто так не возникает. И я не ошибся.
- А что рассказывать-то? Все как у всех. Отца посадили, когда мне было шесть лет, больше я его не видела. Мамаша пить стала, меня и двух братишек бить начала. Те помладше, так их меньше, все зло на мне вымещала, и била чем попадет. Вот, на голове след на всю жизнь, - и Катюша задрав волосы показала глубокий шрам на левом виске. - Мамуля так саданула стулом, что меня в больнице откачали. Ее посадили на три года, а нас в детский дом определили. Лучше бы дед с бабкой Клавой взяли, но им не отдали – старые. Братишек в один детдом отвезли, а меня в другой, в том мест не было. А там порядки такие, что или воровать или в бандиты... Парни кто куда, многие в бега, а мне некуда. Терпела, пока могла. А потом, наш завхоз, Сидорыч, всех девчонок постарше определил проституцией заниматься. Дом-интернат на окраине города стоял, мужиков, особенно пожилых и чурок, валом валило. Трахали девчонок, а деньги Сидорычу отдавали. Мне когда десять исполнилось Сидорыч позвал к себе в кабинет, задрал юбку и от...ал прямо на диване. Говорит – все, созрела девка, иди работать... Плакала, просила Сидорыча, чтоб не посылал меня к мужикам. А он – нет, мол, как все будешь работать. «На что я вас поить, кормить буду?» Пошла, пожаловалась директрисе Нелли Рахмановне, та говорит: «Быть этого не может. Сидор Терентьевич скромный человек, наговариваешь на него». И выставила за дверь. Что мне оставалось? Стала как все – ноги раздвигать. Всю ночь, иногда без перерыва. Особенно после получки, их как мух на мед налетит... Тьфу! - Катерина смачно сплюнула себе под ноги. - Слушай, дай закурить!
Шурик, оглушенный рассказом сестры молчал, не зная, что сказать, да и верить ли Катерине. Я тоже сидел. Желваки от злости ходили по моему лицу. Хотелось немедленно поехать, и так дать в морду этому сукину сыну, Сидорычу, чтобы кровью своей умылся. Я достал сигарету, протянул Катерине. Она щелкнула зажигалкой, закурила, сделала несколько глубоких затяжек и стала пускать колечки дыма. Насладившись сигаретой, продолжила:
- Сбежала я, шлялась по вокзалам, воровала... Иногда, если повезет, давали какую-нибудь работу торгаши из ларьков - помидоры или еще чего-нибудь перебирать. Сто рублей заработаешь - счастливой себя чувствуешь! Куплю булочку с повидлом, чай с сахаром, и еще на мороженое останется... Кайф! Мужики приставали, но не так как в интернате, там беспредел. А здесь так: хочу дам, хочу нет. Редко кто насиловал. Но менты достали. Один мужик-армянин, который меня в ларьке держал, раза два прятал от них. Потом говорит: «Все, уходи, тебе-то что? Ты малолетка. А меня могут и привлечь». Я ушла. А куда? Стала на трассу, чтобы ехать к деду с бабкой. Подвалили нацмены на иномарке. «Поехали, красавица, кататься?» Поехали, увезли на юг, насиловали целой бандой, едва не сдохла. Сбежала, попала в Ростов, там зиму перекантовалась, и подалась домой. Узнала, что дед Степан умер, а бабушка Клава, того, на этой почве чокнулась. Пошла к маме Наташе. Та уже вышла из тюрьмы, снова за свое взялась, пить да гулять. Состарилась, как ведьма стала, зубов нет, а выпивку и жратву подавай. Но жалко ее мне, мамка все же…, - девица, докурив сигарету, нервно смяла окурок в пальцах. - Вот и пошла снова на трассу. Зарабатываю, на это мы с мамкой и живем.
- А сегодня что случилось? – как можно спокойнее спросил я.
- А что сегодня? То же, что и вчера, и позавчера. Приехала в Питер, отработала удачно, больше трех тысяч взяла. На обратном пути один черный на джипе подвалил, пять штук предложил. Ну, думаю, рискну. Пять тысяч – деньги большие, неделю-другую отдохну дома. Согласилась. А он, урод, дал сигарет с дурью. Я отработала и захорошела так, что не понимала, где и что. Он меня и выкинул здесь, на развилке,не заплатив... А тут вы. Я хотела остановить машину, ну и шагнула на асфальт. Чувствовала, что не надо, а не остановиться, ноги сами несут. Голова чумная, толчок, я лечу в кусты, машина в яму, выходит Шурка и мне по морде хрясь… Вот и все.
- Н-да… - не зная что сказать промычал я.
Наконец пришел в себя и Шурик:
- Завтра же еду в твой интернат, подам заявление в суд на всю эту сволочь. Пусть судят. Только ты не дрейфь, когда вызовут. Нужны свидетели, поняла?
Катюша усмехнулась:
- Не ты первый. Там у них все куплено, и менты, и суды, и начальство...
- А это мы еще поглядим, - не унимался Шурик. – Правда, Сергеич?
- Это точно, Шурик, мы еще повоюем за ребят...
- Ты это,Катюха, не ходи пока к тетке Наташе. Живи у нас, - продолжил Шурик. – Места в избе хватит, матери по дому помогать будешь.
Катерина снова молча улыбнувшись кивнула головой: она привычно не возражала, но знала, что не пойдет к Шуркиной матери, тете Насте. Та догадывалась чем промышляет родственница, и не раз стыдила ее. Да и мать жалко. Кому та нужна будет, родная кровинушка? Пропадет без нее. Нет, не пойдет она, точно.
Я догадывался, чему улыбалась Катерина, и молча слушал разгоряченные речи Шурика, думая о том, как же реально помочь девчонке.
В Федулово приехали ближе к вечеру. Остановились около дома Шурика:
- Тебя довезти, Сергеич?
- Нет, сам дойду. Спасибо, Саша, - я протянул ему руку. – Выручил, пока моего коня отремонтируют.
- А ты куда? – закричал Шурик видя, что Катюша быстро-быстро пошла от нас.
Та махнула рукой, мол, все хорошо будет, и ее тонкая детская фигурка в нелепом длинном плаще растворилась в вечернем воздухе.
- Вот, дура! – выругался Шурка. – Ладно, пойду к тетке Наташе, разберусь, - пообещал он мне на прощание.
Я же попытался устроить судьбу Катюши. Нашел ей в городе работу, снял небольшую квартирку, стал добиваться восстановления ее прав, каждый день ходя по инстанциям. В один прекрасный день Катюша мне позвонила на мобильник.
- Дядя Коля, спасибо тебе за все, но обузой не хочу быть, а в справедливость я не верю. Прощай… - и отключила телефон.
Года через полтора на подъезде к Москве, в Химках, машину тормознула смазливая, хорошо одетая девица в короткой юбке, в черных очках, с ярко накрашенными полными губами.
- Прокатить не хочешь девушку, дядя?
Голос показался мне очень знакомым.
- Катерина, ты?
Девушка отпрыгнула от двери:
- Дядя Коля!..
- Слушай, Катерина, я тебя искал. Зачем ушла? – начал было я. – Садись, все теперь будет хорошо, я тебе обещаю...
Но девушка помотала головой:
- Извините, вы обознались. Я не Катерина, я Дина. Извините, - она хлопнула дверцей машины и отошл...
Я не знал, что делать, выскочил, догнал ее.
- Слушай, возьми хоть деньги. На, вот у меня здесь десять тысяч налички, больше нет. ..Поедем домой, Катерина, жена, сынишка тебя помнят и ждут. Верно говорю!
Я стал совать деньги девушке в руку, но она отмахнулась от них и, заплакав, бросилась бежать.
И еще долго стоял на обочине темно-красный джип с включенными мигалками, а рядом все ходил, курил, статный мужчина, размахивая руками, словно разговаривал сам с собой. Мимо проносилась лавина машин с равнодушными людьми, изредка сигналя, когда мужчина выбегал на асфальт, не зная зачем…
